Самую жестокую  в жизни качку я испытал на малом противолодочном кораблей (МПК), на котором пришлось однажды выйти из Полярного в штормовое Баренцево море. Беда была в том, что МПК лишился хода, и волны швыряли  утлый кораблик  как хотели.  Сначала противолодочники пытались сами исправить двигатель. Ковырялись почти сутки. За это время я слег в каюте с чудовищным приступом «морской болезни». Нигде и никогда меня так не выворачивало, как на том злополучном МПК. Крен  на левый борт и ноги взлетают выше головы, крен на правый – и тело встает почти в полный рост. Несколько раз меня выбрасывало из койки. Когда шторм набрал 9 баллов и крены корабля стали близки к углу заката, запросили помощь из базы.  Помощь не спешила. Я проклинал тот день и час, когда решился вступить на «зыбкое лоно морей», точнее на палубу МПК.  Но никто кроме меня и еще двух-трех бедолаг не валялся в койках. Экипаж  нес вахты, боролся за живучесть, дожидался помощи и, в конце концов, дождался. Нас взяли «за ноздрю» и отвели в Полярный.  С тех пор я старался огибать малые корабли стороной, но жизнь, конечно же, заставляла выходить в моря и на торпедоловах, и на тральщиках.

           Нашу 4-ю эскадру подводных лодок обеспечивала дивизия ОВРА (кораблей охраны водного района): это были тральщики, малые противолодочные корабли. Конечно же, подводники посматривали на «овровцев» свысока. Тем и не снились походы такой дальности и длительности, какие выпадали нам. Но я избавился от «подводницкого шовинизма», когда в 1995 году побывал на одном из полярнинском тральщиках. Погром флота, устроенный Ельциным и его «гарвардскими мальчиками»  был в самом разгаре. Измотанный бесконечными выходами в  моря, командир тральца, стоявшего у пирса, капитан-лейтенант Васильев пригласил меня в каюту на «рюмку чая». Мы пили с ним хорошо заваренный флотский чай, и Васильев рассказывал мне о невидимых миру слезах бригады ОВРа. Рассказывал примерно  о том и почти теме же словами, о чем поведал мне в письме его коллега из Гремихи Юрий Нечушкин:

— В нашей бригаде ОВР на десяток ходовых кораблей (2 дивизиона-тральный и противолодочный) было нас трое-живых штурманов-лейтенантов. И друзья мои с ПЛ никак понять не могли-как это можно по 180-250 в году не вылезать из морей,  пересаживаясь с корабля на корабль прямо в море… У подводников не сахар. Но более-менее  планово все было. У нас это считалось нормой – пришел ты с моря, дошел до дома и не успеть влезть в ванну, как прибегает матрос- оповеститель с вестью о выходе в полигон, но уже  на другом корабле… И все подводные лодки выходили в море только при обеспечении надводных кораблей, это уже не говоря о наших собственных боевых службах.

Мы пили чай, я слушал рассеянно, ну, да, а кому сейчас легко?.. Но то, что я услышал  в следующую минуту, заставило слегка вздрогнуть и посмотреть на своего собеседника другими глазами.

— А вы знаете, мы сейчас тонем. Пьем с вами  чай, а корабль в это время тонет.

— ????!!!!

— У нас течь в корпусе, нам давно в док на капремонт надо, а в док не пускают. Денег на ремонт нет. Вот стоим и откачиваем поступающую воду. И в моря так ходим – с течью. Откачиваем и идем. Идем и откачиваем. А что делать? Выходить больше некому.

Была бы на мне шляпа, я бы снял ее в ту минуту перед этим капитан-лейтенантом. Служить на тонущем корабле, да еще выходить на нем в моря – где и когда, на каких флотах бывало такое?!

Я крепко пожал ему руку, а потом обнял…

Для меня тот капитан-лейтенант и его тральщик – образ всего российского флота 90-х годов.