Есть такая должность – капитан-наставник. Среди моих наставников и капитанов был Владимир Богомолов…
Писатели редко водят дружбу между собой. А если дружат, то за редким исключением обсуждают творчество друга или делятся профессиональными секретами.
Владимир Осипович Богомолов одарил меня неожиданной и прекрасной дружбой. Мы познакомились при деловых обстоятельствах: я, будучи главным редактором издательства «Андреевский флаг», пришел к Владимиру Осиповичу обговорить условия переиздания его «Момента истины». А жил он в Протоповском переулке в двух шагах от дома моей бабушки, где я часто бывал. Встретились. Слово за слово… Ключевым словом были «Шиловичи». Шиловический лес, где развернулись главные события романа, я знал с детства, оно проходило как раз именно в тех местах — Слоним, Лида… Пошли воспоминания, обменялись книгами. Ну а дальше начались уже дружеские визиты. Приходил к нему даже с дочерью, он и ей книгу подписал с особым пиететом.
Нас разделяли двадцать два года, но объединяла общая тема – литература о войне. Никто из знакомых мне писателей ни с кем не делился своими творческими приемами, свято охраняя тайны своих «лабораторий». Но Богомолов – делился.
— Я сторонник массированной компетенции. – Говаривал он. — И довожу своих героев до «МХ». «А что такое «до МХ»? – Спрашивал я.
— До могильного холмика…
Это означало, что биографии своих героев – собирательных, вымышленных, а уж тем паче – подлинных, он выписывал для себя «от» и «до», даже если в дело шла одна лишь десятая из этих сведений.
1973 год. Журнал «Новый мир». Кто-то дал почитать с восторженным пожеланием – «Прочти «В августе сорок четвертого»! Название повести не впечатляло. Но после первых десяти страниц оторваться уже было невозможно. Помимо всего прочего завораживало и то, что в окрестностях Шиловического леса прошло мое детство. Все было знакомо, узнаваемо. Поразило описание страшного леса, леса смерти, почти сказочное, почти былинное – пробираются сквозь заминированные дебри три офицера-смершевца, словно три былинных витязя сквозь заколдованную смертью чащобу. Сначала решил, что это только мне так близка и понятна эта повесть. Потом убедился, что все, кто читал «В августе…» или «Момент истины» пребывают в таком же упоении, как и я.
Прошли годы… Под немеркнущим впечатлением от «Августа…» написал свой «смершевский детектив» — «Знак Вишну». А потом, когда познакомились с Богомоловым ближе, повинился и подарил ему книгу, рассказал, как она возникла. Владимир Осипович только усмехнулся.
После смерти моего отца, фронтовика, прошедшего войну от первого выстрела до победного салюта в той же пехоте-матушке, Владимир Осипович был единственным для меня человеком, с которым я мог говорить, что называется, по душам обо всем на свете, даже о житейских семейных проблемах. Однако чаще всего говорили о войне. Он с нее не вернулся, да и не мог вернуться. Ведь ушел на фронт в пятнадцать лет.
— Читаю иного «баталиста». – Возмущался Богомолов. – Да он и часа не прослужил в армии, а считает себя вправе судить-рядить о войне. Сколько таких сценаристов, историков, литераторов?! Белобилетники в законе! Мне фатально не везло с кинорежиссерами, Я имел дело с четырьмя режиссерами, двое из них были очень известными, это Тарковский и Жалакявичус… Никто из них даже часа в армии не служил. Они не понимают этого. Они не знают этого. А главное и слушать-то ничего не хотят… Что сейчас надо режиссерам – «экшн», действие. И уже не важно, какая мысль за ним стоит, главное – поток событий, поворотов, наворотов… Так редко можно встретить в кино толкового человека. Вот этот парень, артист Евгений Миронов, это единственный актер в моей жизни, хотя мне пришлось иметь дело со многими его собратьями по искусству, повторю – единственный, который приехал ко мне перед началом съемок. И привез мне 76 вопросов, которые у него возникли при ознакомлении с режиссерским сценарием. Мы просидели с ним более трех часов. Это была хорошая штука – беседа автора с актером. Наверное, я чем-то помог ему. Вообще, вся троица главных героев – Миронов, Галкин, Колокольников подобраны замечательно. Но фильм-то снят о другом! Как можно браться за военное кино, не зная армии, не прослужив в ней и часа?!
Мне повезло. Я служил. Знаю по собственному опыту, что такое марш-бросок с полной выкладкой в пехоте, и что такое конный переход в полсотни верст. Многое дали учебные сборы в «полевой академии» — на курсах «Выстрел». Именно там, почувствовал, что такое танк и каков он на ходу в твоем управлении… Были и ночлеги в зимнем лесу в палатках; знакомо и какова на вкус водка, замерзшая до вязкости подсолнечного масла. Была переправа в Афганистане. Был, наконец, многомесячный поход на подводной лодке, боевая служба в Средиземном море, и не одна, и не только на подлодке… Жизнь моряков-подводников интересовала его особенно…
***
«Момент истины» — самый знаменитый в истории отечественной литературы роман о работе контрразведки во время Великой Отечественной войны» — предварило одно из издательств роман Владимира Богомолова. Это так и не так. Не так, потому что это роман не столько о контрразведке и розыскниках, сколько о человеческом интеллекте и человеческой душе…
Наше общение пришлось на конец лихих девяностых годов. И это не просто расхожая оценка того времени. Для Богомолова они были продолжением его боевых действий на фронте. Однажды он возвращаясь из редакции, нес в кейсе новую рукопись. Какой-то отморозок решил, что в стильном чемоданчике лежат деньги, и напал на писателя в подъезде его дома. Более чем немолодой человек принял бой.
— Если бы он меня свалил у лифта, мне бы пришел конец – забил бы ногами. Но я держался…
Богомолов выиграл тот последний в его жизни бой, спас свою рукопись…
До этого он вел другие бои – за свое главное творение жизни, за роман «Момент истины». Когда роман был закончен и отправлен в пресс-службу КГБ, Богомолов испытал сильнейший шок. Рукопись вернулась с Лубянки вся исчерканная. Читали ее девять спецов, и у каждого была своя правка, свои замечания. Надо было ее спасать.
— Я четырнадцать с половиной месяцев ходил по этим жутким конторам – Главпур, пресс-бюро КГБ, в военную цензуру, как на работу. Отстаивал каждый абзац, каждую фразу, каждое слово… Конечно, с чем-то приходилось мириться. Но главное – спас.
Много здоровья унес и фильм по его роману. Я пытался убедить его, что фильм не так плох, как ему кажется, что фильм смотрится, что он создает настроение, передает дух времени. Мои аргументы никак его не убеждали, а только заводили:
— Фильм этот сделан по американским стандартам, весь «экшн» втиснут в один день. Они там в тылу в касках ходят! Не было такого!.. А жара на съемках стояла! Восемьсот человек на съемочной площадке — зачем так много? От перегрева люди в обморок падали. У них машины ночью с зажженными фарами едут! Так зрелищнее. А правда жизни, правда факта – светомаскировка где?
Финал завалили. Многие несуразности переснимать не стали. Экономили деньги. Режиссеров по массовке не было. Они всем там истуканят. Солдаты стоят столбами. Жизни, правды, мысли нет. Главный герой — мысль, поиск момента истины, а не шпионов.
Снял свое имя из титров. Не мой сценарий.
Прав Богомолов был в главном: «В августе 44-го» — это интеллектуальный роман, это не банальный поиск шпионов, а работа мысли в заданном направлении да еще со множеством неизвестных. Посильна ли такая сверхзадача для кино?
***
Сердце Владимира Богомолова остановилось за двое суток до Нового, 2004 года. Ушел Мастер, Воин, Человек широкой и щедрой души.
Бабахали во дворах новогодние петарды и прочая пиротехника. Эта огненная потеха никогда его не радовала. Напоминала пальбу уличного боя – беспорядочную и ожесточенную…
Все дни до похорон я заново перечитывал его книги. Случилось обыкновенное чудо: корешки его книг на полке вдруг вспыхнули и засветились с особой силой.
Читал и слышал его голос и видел его отстраненно, уходящего в глубину времени, будто нырнувшего в бездну. Так отчитывают покойников, читая вслух Псалтырь. «Момент истины», «Иван», «Зося», «Первая любовь», «Сердца моего боль»…
Отпевали его по православному чину в церкви на Ваганьковском кладбище.
Его, капитана в отставке, хоронили с генеральскими воинскими почестями. И не было мысли ни у кого, что это ему не по чину.
Вскоре после его ухода из жизни на него обрушилась «Комсомольская правда». В чем только его не обвиняла известная журналистка. Не могу понять, какого рожна? Защищал его, как мог в «Российской газете». Но все же лучшая его защита – это его книги…
Есть такая должность – капитан-наставник. Среди моих наставников и капитанов был Владимир Богомолов…
Писатели редко водят дружбу между собой. А если дружат, то за редким исключением обсуждают творчество друга или делятся профессиональными секретами.
Владимир Осипович Богомолов одарил меня неожиданной и прекрасной дружбой. Мы познакомились при деловых обстоятельствах: я, будучи главным редактором издательства «Андреевский флаг», пришел к Владимиру Осиповичу обговорить условия переиздания его «Момента истины». А жил он в Протоповском переулке в двух шагах от дома моей бабушки, где я часто бывал. Встретились. Слово за слово… Ключевым словом были «Шиловичи». Шиловический лес, где развернулись главные события романа, я знал с детства, оно проходило как раз именно в тех местах — Слоним, Лида… Пошли воспоминания, обменялись книгами. Ну а дальше начались уже дружеские визиты. Приходил к нему даже с дочерью, он и ей книгу подписал с особым пиететом.
Нас разделяли двадцать два года, но объединяла общая тема – литература о войне. Никто из знакомых мне писателей ни с кем не делился своими творческими приемами, свято охраняя тайны своих «лабораторий». Но Богомолов – делился.
— Я сторонник массированной компетенции. – Говаривал он. — И довожу своих героев до «МХ». «А что такое «до МХ»? – Спрашивал я.
— До могильного холмика…
Это означало, что биографии своих героев – собирательных, вымышленных, а уж тем паче – подлинных, он выписывал для себя «от» и «до», даже если в дело шла одна лишь десятая из этих сведений.
1973 год. Журнал «Новый мир». Кто-то дал почитать с восторженным пожеланием – «Прочти «В августе сорок четвертого»! Название повести не впечатляло. Но после первых десяти страниц оторваться уже было невозможно. Помимо всего прочего завораживало и то, что в окрестностях Шиловического леса прошло мое детство. Все было знакомо, узнаваемо. Поразило описание страшного леса, леса смерти, почти сказочное, почти былинное – пробираются сквозь заминированные дебри три офицера-смершевца, словно три былинных витязя сквозь заколдованную смертью чащобу. Сначала решил, что это только мне так близка и понятна эта повесть. Потом убедился, что все, кто читал «В августе…» или «Момент истины» пребывают в таком же упоении, как и я.
Прошли годы… Под немеркнущим впечатлением от «Августа…» написал свой «смершевский детектив» — «Знак Вишну». А потом, когда познакомились с Богомоловым ближе, повинился и подарил ему книгу, рассказал, как она возникла. Владимир Осипович только усмехнулся.
После смерти моего отца, фронтовика, прошедшего войну от первого выстрела до победного салюта в той же пехоте-матушке, Владимир Осипович был единственным для меня человеком, с которым я мог говорить, что называется, по душам обо всем на свете, даже о житейских семейных проблемах. Однако чаще всего говорили о войне. Он с нее не вернулся, да и не мог вернуться. Ведь ушел на фронт в пятнадцать лет.
— Читаю иного «баталиста». – Возмущался Богомолов. – Да он и часа не прослужил в армии, а считает себя вправе судить-рядить о войне. Сколько таких сценаристов, историков, литераторов?! Белобилетники в законе! Мне фатально не везло с кинорежиссерами, Я имел дело с четырьмя режиссерами, двое из них были очень известными, это Тарковский и Жалакявичус… Никто из них даже часа в армии не служил. Они не понимают этого. Они не знают этого. А главное и слушать-то ничего не хотят… Что сейчас надо режиссерам – «экшн», действие. И уже не важно, какая мысль за ним стоит, главное – поток событий, поворотов, наворотов… Так редко можно встретить в кино толкового человека. Вот этот парень, артист Евгений Миронов, это единственный актер в моей жизни, хотя мне пришлось иметь дело со многими его собратьями по искусству, повторю – единственный, который приехал ко мне перед началом съемок. И привез мне 76 вопросов, которые у него возникли при ознакомлении с режиссерским сценарием. Мы просидели с ним более трех часов. Это была хорошая штука – беседа автора с актером. Наверное, я чем-то помог ему. Вообще, вся троица главных героев – Миронов, Галкин, Колокольников подобраны замечательно. Но фильм-то снят о другом! Как можно браться за военное кино, не зная армии, не прослужив в ней и часа?!
Мне повезло. Я служил. Знаю по собственному опыту, что такое марш-бросок с полной выкладкой в пехоте, и что такое конный переход в полсотни верст. Многое дали учебные сборы в «полевой академии» — на курсах «Выстрел». Именно там, почувствовал, что такое танк и каков он на ходу в твоем управлении… Были и ночлеги в зимнем лесу в палатках; знакомо и какова на вкус водка, замерзшая до вязкости подсолнечного масла. Была переправа в Афганистане. Был, наконец, многомесячный поход на подводной лодке, боевая служба в Средиземном море, и не одна, и не только на подлодке… Жизнь моряков-подводников интересовала его особенно…
***
«Момент истины» — самый знаменитый в истории отечественной литературы роман о работе контрразведки во время Великой Отечественной войны» — предварило одно из издательств роман Владимира Богомолова. Это так и не так. Не так, потому что это роман не столько о контрразведке и розыскниках, сколько о человеческом интеллекте и человеческой душе…
Наше общение пришлось на конец лихих девяностых годов. И это не просто расхожая оценка того времени. Для Богомолова они были продолжением его боевых действий на фронте. Однажды он возвращаясь из редакции, нес в кейсе новую рукопись. Какой-то отморозок решил, что в стильном чемоданчике лежат деньги, и напал на писателя в подъезде его дома. Более чем немолодой человек принял бой.
— Если бы он меня свалил у лифта, мне бы пришел конец – забил бы ногами. Но я держался…
Богомолов выиграл тот последний в его жизни бой, спас свою рукопись…
До этого он вел другие бои – за свое главное творение жизни, за роман «Момент истины». Когда роман был закончен и отправлен в пресс-службу КГБ, Богомолов испытал сильнейший шок. Рукопись вернулась с Лубянки вся исчерканная. Читали ее девять спецов, и у каждого была своя правка, свои замечания. Надо было ее спасать.
— Я четырнадцать с половиной месяцев ходил по этим жутким конторам – Главпур, пресс-бюро КГБ, в военную цензуру, как на работу. Отстаивал каждый абзац, каждую фразу, каждое слово… Конечно, с чем-то приходилось мириться. Но главное – спас.
Много здоровья унес и фильм по его роману. Я пытался убедить его, что фильм не так плох, как ему кажется, что фильм смотрится, что он создает настроение, передает дух времени. Мои аргументы никак его не убеждали, а только заводили:
— Фильм этот сделан по американским стандартам, весь «экшн» втиснут в один день. Они там в тылу в касках ходят! Не было такого!.. А жара на съемках стояла! Восемьсот человек на съемочной площадке — зачем так много? От перегрева люди в обморок падали. У них машины ночью с зажженными фарами едут! Так зрелищнее. А правда жизни, правда факта – светомаскировка где?
Финал завалили. Многие несуразности переснимать не стали. Экономили деньги. Режиссеров по массовке не было. Они всем там истуканят. Солдаты стоят столбами. Жизни, правды, мысли нет. Главный герой — мысль, поиск момента истины, а не шпионов.
Снял свое имя из титров. Не мой сценарий.
Прав Богомолов был в главном: «В августе 44-го» — это интеллектуальный роман, это не банальный поиск шпионов, а работа мысли в заданном направлении да еще со множеством неизвестных. Посильна ли такая сверхзадача для кино?
***
Сердце Владимира Богомолова остановилось за двое суток до Нового, 2004 года. Ушел Мастер, Воин, Человек широкой и щедрой души.
Бабахали во дворах новогодние петарды и прочая пиротехника. Эта огненная потеха никогда его не радовала. Напоминала пальбу уличного боя – беспорядочную и ожесточенную…
Все дни до похорон я заново перечитывал его книги. Случилось обыкновенное чудо: корешки его книг на полке вдруг вспыхнули и засветились с особой силой.
Читал и слышал его голос и видел его отстраненно, уходящего в глубину времени, будто нырнувшего в бездну. Так отчитывают покойников, читая вслух Псалтырь. «Момент истины», «Иван», «Зося», «Первая любовь», «Сердца моего боль»…
Отпевали его по православному чину в церкви на Ваганьковском кладбище.
Его, капитана в отставке, хоронили с генеральскими воинскими почестями. И не было мысли ни у кого, что это ему не по чину.
Вскоре после его ухода из жизни на него обрушилась «Комсомольская правда». В чем только его не обвиняла известная журналистка. Не могу понять, какого рожна? Защищал его, как мог в «Российской газете». Но все же лучшая его защита – это его книги…
Черкашин Николай Андреевич ©
