Заграничная байка

Мы стояли в порту Бизерты, и готовились к выходу на прогулку в город.

— Ничего из местной еды не то, что не есть – в рот не брать! – Строго наставлял нас – и матросов и офицеров – лодочный врач. – Помните, как пронесло экипаж «Буки два по сто»? Всех в Союз пришлось отправлять с дизентерией, а на замену резервный экипаж привозить!

Все помнили эту страшную историю. В этом же африканском порту какой-то советский матрос купил какую-то восточную сладость типа халвы или пахлавы, съел ее, а потом его пробрал понос. А вслед за ним застрадал и весь экипаж, охваченный общим недугом. Командира, замполита и доктора – сняли и отправили в Союз с понижением в должности. О том, как несчастный экипаж летел в самолете, и что творилось в воздухе возле дверей туалета – рассказывали легенды.

«Это не должно повториться!» — Боевой листок с таким призывом написал сам начальник медицинской службы капитан Пилилкин (Пилюлькин) и вывесил в Центральном посту у нижнего люка шахты выхода наверх.

— Ничего местного не есть! Ни овощей, ни фруктов и не дай Бог – восточных сладостей! – Напутствовал доктор каждую «пятерку», уходившую в арабский город.

— А чай можно?

— Чай можно.

— А пиво?

— А пиво нет!

       Я вывел свою «пятерку» (четыре матроса и мичман) в город по плану схода на берег. Жаркий шумный пестрый африканский город быстро утомил всех. Мичман вспомнил, что доктор разрешил местный чай, и мы присели вокруг тротуарного столика. Ловким бесом подскочил чернокожий официант с огромным тюрбаном на голове – принял заказ (чайник зеленого чая без сахара) и побежал за чайником.

За прилавком стоял самый настоящий старик Хоттабыч, и, поглаживая белую бороду, ласково смотрел на нас. Это уже потом я понял, что он радовался тому, какую замечательную рекламу сделала его заведению пятерка иностранных (русских!) матросов, расположившаяся за уличным столиком. В благодарность он прислал к чаю «комплимент» — пять брусочков какой-то сладости, похожей на халву. Не успел я напомнить слова доктора «ничего не трогать, ничего не есть», как подозрительная халва тут же исчезла в матросских ртах. Тут же! Они ели ее не разжевывая, как бы опасаясь, что старший «пятерки» начнет ее выковыривать прямо из зубов. Заглотнули и запили зеленым чаем. Я мысленно позеленел, представив, что «желудочный мор» на Б-400, теперь повторится и у нас. Ведь предупреждал же доктор! Не доглядел. Не успел… Простите, товарищи…

О, как же коварно улыбался старик Хоттабыч… Возможно, он все это подстроил нам с вредительскими намерениями. Возможно, он был агент вражеских спецслужб… Возможно… От всех этих предположений и мрачных прогнозов можно было сойти с ума. Я тут же увел всех на корабль и доложил доктору о ЧП. Тот тоже поник. «Ведь я же предупреждал!» Оставалось только развести руками.

— Ну, что же будем отслеживать процесс дефекации. – Мрачно изрек док. – Не дай Боже – дизентерия…

       На всякий случай он попотчевал всех пятерых любителей восточных сладостей какой-то вонючей суспензией. Потом развернул в каюте помощника изолятор.

И мы стали ждать утра. Я не спал, перебирая возможные кары, которые обрушаться на наши с командиром головы, какая обидная кликуха «зас…..цы» прилипнет к нашему героическому экипажу. Полгода, которые мы провели на боевой службе со всеми «уклонениями» и «контактами» – не в зачет. Кэп, конечно же, не поступит в академию и т.п. и т.д.

Где тонко, там и рвется. Где сладко, там и … Там вот и это самое, то есть вовсе не слиплось от восточных сладостей, а скорее наоборот. Матрос Ибанькович сходил жидко, о чем и доложил мне и доктору, понурив голову. Зловещая информация о первом случае диареи  была тут же передана командиру. Тот зачем-то приказал принести в каюту табельное оружие – пистолет Макарова. Ясно было, что, как человек чести, командир уйдет от позора. Похоже, то же оставалось сделать и мне.

Матроса Ибаньковича доктор немедленно уложил в изолятор, что-то ему вколол, достал походный микроскоп и стал изучать кишечную флору любителя восточных сладостей. Я стоял у него за спиной, ожидая вскрика «Эврика!» Но доктор мрачно молчал и выбивал пальцами танец маленьких лебедей…

— Что там видно, док?

— Как у негра в анале… Ничего не пойму. Наука с такой флорой еще не сталкивалась.

Мы заглянули в изолятор к Ибаньковичу. Тот счастливо дрых в койке, должно быть, радуясь, что избежал большой приборки.

— Я вчера вам всем запретил ужинать. Ты что-нибудь на ночь ел? – Заботливо спросил Пилилкин.

— Никак нет. Только на вечерний чай ходил.

— А что пил?

— Жидкую птюху[1].

«Жидкая птюха» — это своего рода матросский коктейль, который изготавливается из пайкового сухого вина, сгущенного молока, растворимого кофе и черт знает чего, что попадется под руку на камбузе.

— Птюху сам мостырил?

— Так точно.

— Что ты туда добавлял?

— Лимонную кислоту и немного соли.

— Какой соли?

— Кок дал. Какая то импортная… Английская, кажется…

— Так… Все с тобой ясно! – Возопил вдруг Пилилкин. — Марш на приборку! И сделай так, чтобы я тебя возле санчасти никогда не видел.

Исцеленный Ибанькович исчез в мгновение ока.

— Английская соль – это мощное слабительное. – Пояснил мне док. Я вытер со лба холодный пот и пошел докладывать командиру, пока тот не совершил поступок чести. Пистолет сдали дежурному по кораблю.

Пронесло!

В переносном, разумеется, смысле…

Спасибо тебе, старик Хоттабыч, угостил своими сладостями от чистого сердца…

[1] Птюха – матросский бутерброд из всего, что есть на столе. Обычно размером с полбатона.