Реакторный отсек

Походные дневники

Черкашин Н.А. "Если вернемся"

Моей маме, которая дождалась меня 

из всех моих походов

Несколько слов от автора

Работая над походными дневниками,  написанными в далекие теперь уже времена, я ничего не стал менять в них в угоду нынешнему дню. Убрал лишь то, что слишком личностно и то, что не представляет особого интереса для современного читателя. В некоторых случаях изменены фамилии тех лиц, которые, что называется, не глянулись в походной жизни. Кое-где добавлены комментарии как бы в продолжении в будущем. Но в целом все осталось таким, каким виделось в той уже почти легендарной корабельной жизни. 

Мне повезло, ибо я застал наш флот в расцвете его могущества. Мне посчастливилось принять участие в первом походе на боевую службу нашего первого авианосца «Киев», посчастливилось увидеть сложную боевую работу нашей Средиземноморской эскадры в экстремальной обстановке, посчастливилось принять участие в многомесячном походе подводной лодки Б-409 в Средиземное море, побывать в Италии на борту военного корабля… Сегодня все это страницы истории. Истории российского флота.

Эти дневники писались для себя,  в стол, а потому без оглядки на военного цензора и партийного редактора. Наверное, в этом и есть главная ценность дневникового жанра вообще, и в данной частности. Я старался следовать старому штурманскому правилу: пишу то, что вижу. И еще то, что думаю, а не то, что надо думать. Некоторые дневники («Носом к морю!», «Кипрская побудка») переведены в форму путевых заметок  или документальных повестей без точной датировки событий. Остальные привязаны к точным календарным датам.

Надеюсь, что мои бывшие соплаватели примут эту книгу с пониманием и, может быть, с легкой грустью по лучшим годам нашей жизни. 

НОСОМ К МОРЮ!

Крейсер – вот лучшее убежище от душевных невзгод. Когда вдруг станет невмоготу, дела зайдут в тупик, высушит душу суета большого города, я вспоминаю, что вовсе не «в флибустьерском, дальнем синем море», а в не таком уж далеком – Баренцевом не «бригантина поднимает паруса», а поднимает пары легкий артиллерийский крейсер 68 бис проекта «Александр Невский». И я иду в редакцию «Красной звезды», выправляю пропуск и командировочные бумаги, сажусь в рейсовый самолет, лечу в Мурманск, а потом не так уж долго еду в Североморск, где посреди скалистого заснеженного фиорда стоит красавец-корабль. На нем служит мой давний товарищ – Саша Кибкало, он же Александр Александрович или Сан Саныч – самый молодой из всех крейсерских старпомов по летам и чинам: всего на всего – капитан-лейтенант. Мы знакомы с ним не первый год. Но дружба наша не знала иных стен, чем стальные переборки крейсерских кают и рубок.

На «Александр Невский» просто так с берега не попадешь – только рейдовым катером или оказией с самого крейсера.

Старенький рейдовый катер пробивается сквозь вьюжную ночь прямиком на якорные огни крейсера. Один горит на носу, другой – на корме. В ходовой рубке капитанит дед-пенсионер, старый морской волчара. Я давно его знаю в лицо. Рядом с графиком светлого времени пришпилен вырванный из «Огонька» портрет «Незнакомки» Крамского. Здесь, в ходовой рубке в темноте полярной ночи, она кажется вдвое загадочней. Взгляд ее устремлен на приближающийся крейсер.

Крейсер тяжелым броневым клином вбит в эту угрюмую плотности и черноты воду. Ступенчатой пирамидой громоздится над ним главная надстройка. Из расшеперенных, словно бычьи ноздри, клюзов косыми струнами уходят в неспокойную воду якорь-цепи. Строенные, сдвоенные стволы орудий задумчиво уставились на заснеженные скалы берега. И только над реями плавное кружение решетчатой параболы выдает недремную жизнь крейсера — одной из самых громадных военных машин, созданной когда-либо людьми.

Когда по его палубе рассыпаются матросы, крейсер похож на Гулливера, опутанного лилипутами; когда бродишь в корабельных недрах, в подводном лабиринте коридоров и шахт, чувствуешь себя одним   из паломников, спустившихся в утробу Гаргантюа и блуждающих там по желудочным трактам и слуховым проходам исполинского организма». Массивные поршни рулевой гидравлики даже внешне напоминают руки  — руки стальных джинов, навечно прикованных к рычагам корабельного руля, малейшее движение штурвального колеса они превращают в мощное поворотное усилие. Орудийные башни —  огнедышащие головы морского дракона. 

Крейсер «стальная явь всех философических сказок человечества. 

Здесь все поражает своими размерами: от оси руля толщиной с добрую бочку» до самых обыденных предметов, преображенных до неузнаваемости.  Литая телефонная трубка весом с гантелю, гаечный ключ едва ли не в человеческий рост, одно звено якорной цепи с успехом заменит гирю-полупудовку. Похоже, что все эти вещи созданы для великанов. Но пользуются и управляют ими люди. Простые смертные люди живут, служат, радуются, грустят, шутят в этом мире тяжелого и грозного железа: старший помощник командира капитан-лейтенант Александр Кибкало, корабельный хирург лейтенант медслужбы Валерий Волох, старшина машинной команды мичман Иван Маханьков, старший оператор станции дальнего воздушного обнаружения матрос Геннадий Бухаркин. 

Старпом Кибкало

Катер тыкается привальным брусом в обмерзший кранец.

— Осторожно, броню не помните! – Раздается  со шканцев крейсера негромкий хрипловатый и всегда чуть насмешливый голос. Ну, конечно же, это он – Кибкало!

— Саня!

— Соскучился? Ну, заходи, гостем будешь!.. 

Я поднимаюсь по трапу, отдаю честь корабельному флагу и мы обнимаемся.

— Рассыльный! – Кричит Кибкало. – Проводи старшего лейтенанта в каюту помощника. И пусть там белье на койке сменят.

Я иду вслед за матросом с повязкой рассыльного, вдыхая знакомые запахи перегретого пара, мокрого брезента, свинцового сурика, печеного хлеба, лизола, машинного масла и еще чего-то такого, чем пахнут только боевые корабли… Читать далее

Реакторный отсек

Походные дневники

Черкашин Н.А. "Если вернемся"

Моей маме, которая дождалась меня из всех моих походов

Несколько слов от автора

Работая над походными дневниками,  написанными в далекие теперь уже времена, я ничего не стал менять в них в угоду нынешнему дню. Убрал лишь то, что слишком личностно и то, что не представляет особого интереса для современного читателя. В некоторых случаях изменены фамилии тех лиц, которые, что называется, не глянулись в походной жизни. Кое-где добавлены комментарии как бы в продолжении в будущем. Но в целом все осталось таким, каким виделось в той уже почти легендарной корабельной жизни. 

Мне повезло, ибо я застал наш флот в расцвете его могущества. Мне посчастливилось принять участие в первом походе на боевую службу нашего первого авианосца «Киев», посчастливилось увидеть сложную боевую работу нашей Средиземноморской эскадры в экстремальной обстановке, посчастливилось принять участие в многомесячном походе подводной лодки Б-409 в Средиземное море, побывать в Италии на борту военного корабля… Сегодня все это страницы истории. Истории российского флота.

Эти дневники писались для себя,  в стол, а потому без оглядки на военного цензора и партийного редактора. Наверное, в этом и есть главная ценность дневникового жанра вообще, и в данной частности. Я старался следовать старому штурманскому правилу: пишу то, что вижу. И еще то, что думаю, а не то, что надо думать. Некоторые дневники («Носом к морю!», «Кипрская побудка») переведены в форму путевых заметок  или документальных повестей без точной датировки событий. Остальные привязаны к точным календарным датам.

Надеюсь, что мои бывшие соплаватели примут эту книгу с пониманием и, может быть, с легкой грустью по лучшим годам нашей жизни. 

НОСОМ К МОРЮ!

Крейсер – вот лучшее убежище от душевных невзгод. Когда вдруг станет невмоготу, дела зайдут в тупик, высушит душу суета большого города, я вспоминаю, что вовсе не «в флибустьерском, дальнем синем море», а в не таком уж далеком – Баренцевом не «бригантина поднимает паруса», а поднимает пары легкий артиллерийский крейсер 68 бис проекта «Александр Невский». И я иду в редакцию «Красной звезды», выправляю пропуск и командировочные бумаги, сажусь в рейсовый самолет, лечу в Мурманск, а потом не так уж долго еду в Североморск, где посреди скалистого заснеженного фиорда стоит красавец-корабль. На нем служит мой давний товарищ – Саша Кибкало, он же Александр Александрович или Сан Саныч – самый молодой из всех крейсерских старпомов по летам и чинам: всего на всего – капитан-лейтенант. Мы знакомы с ним не первый год. Но дружба наша не знала иных стен, чем стальные переборки крейсерских кают и рубок.

На «Александр Невский» просто так с берега не попадешь – только рейдовым катером или оказией с самого крейсера.

Старенький рейдовый катер пробивается сквозь вьюжную ночь прямиком на якорные огни крейсера. Один горит на носу, другой – на корме. В ходовой рубке капитанит дед-пенсионер, старый морской волчара. Я давно его знаю в лицо. Рядом с графиком светлого времени пришпилен вырванный из «Огонька» портрет «Незнакомки» Крамского. Здесь, в ходовой рубке в темноте полярной ночи, она кажется вдвое загадочней. Взгляд ее устремлен на приближающийся крейсер.

Крейсер тяжелым броневым клином вбит в эту угрюмую плотности и черноты воду. Ступенчатой пирамидой громоздится над ним главная надстройка. Из расшеперенных, словно бычьи ноздри, клюзов косыми струнами уходят в неспокойную воду якорь-цепи. Строенные, сдвоенные стволы орудий задумчиво уставились на заснеженные скалы берега. И только над реями плавное кружение решетчатой параболы выдает недремную жизнь крейсера — одной из самых громадных военных машин, созданной когда-либо людьми.

Когда по его палубе рассыпаются матросы, крейсер похож на Гулливера, опутанного лилипутами; когда бродишь в корабельных недрах, в подводном лабиринте коридоров и шахт, чувствуешь себя одним   из паломников, спустившихся в утробу Гаргантюа и блуждающих там по желудочным трактам и слуховым проходам исполинского организма». Массивные поршни рулевой гидравлики даже внешне напоминают руки  — руки стальных джинов, навечно прикованных к рычагам корабельного руля, малейшее движение штурвального колеса они превращают в мощное поворотное усилие. Орудийные башни —  огнедышащие головы морского дракона. 

Крейсер «стальная явь всех философических сказок человечества. 

Здесь все поражает своими размерами: от оси руля толщиной с добрую бочку» до самых обыденных предметов, преображенных до неузнаваемости.  Литая телефонная трубка весом с гантелю, гаечный ключ едва ли не в человеческий рост, одно звено якорной цепи с успехом заменит гирю-полупудовку. Похоже, что все эти вещи созданы для великанов. Но пользуются и управляют ими люди. Простые смертные люди живут, служат, радуются, грустят, шутят в этом мире тяжелого и грозного железа: старший помощник командира капитан-лейтенант Александр Кибкало, корабельный хирург лейтенант медслужбы Валерий Волох, старшина машинной команды мичман Иван Маханьков, старший оператор станции дальнего воздушного обнаружения матрос Геннадий Бухаркин. 

Старпом Кибкало

Катер тыкается привальным брусом в обмерзший кранец.

— Осторожно, броню не помните! – Раздается  со шканцев крейсера негромкий хрипловатый и всегда чуть насмешливый голос. Ну, конечно же, это он – Кибкало!

— Саня!

— Соскучился? Ну, заходи, гостем будешь!.. 

Я поднимаюсь по трапу, отдаю честь корабельному флагу и мы обнимаемся.

— Рассыльный! – Кричит Кибкало. – Проводи старшего лейтенанта в каюту помощника. И пусть там белье на койке сменят.

Я иду вслед за матросом с повязкой рассыльного, вдыхая знакомые запахи перегретого пара, мокрого брезента, свинцового сурика, печеного хлеба, лизола, машинного масла и еще чего-то такого, чем пахнут только боевые корабли… Читать далее