Это был самый короткий и самый мучительный мой морской поход. И быть может, самый опасный… Всего двое суток, но каких…

Поначалу дело казалось пустяковым: подумаешь, прошвырнуться в полигон на сутки на современном быстроходном корабле – малом ракетном корабле. Поэтому я без колебаний принял приглашение своего давнего боевого товарища, командира бригады ОВРа капитана 1 ранга Олега Малышева совершить эту морскую прогулку вместе с ним. С Олегом мы познакомились на боевой службе в Средиземном море, когда он командовал морским тральщиком «Адмирал Першин». Малышев и предложил выйти по старой памяти в полигон – «подышать туманом, Арктикой и морем». После московской асфальтовой суши – милое дело!

И я, конечно же, с радостью согласился.

«Добро» на выход за боны было получено сразу, без проволочек. МРК выходит на фарватер Кольского залива малым ходом, но корпус корабля подрагивал от сдерживаемой до поры мощи. Я стою в тесной ходовой рубке, ловлю привычную переброску команд и докладов:

— Через минуту поворот на курс 340 градусов. Штурман.

— Есть штурман.

— Справа по борту цель. Разойдемся правыми бортами.

— Есть, сигнальщик.

Знакомые мысы – Летинский, Цып-Наволок, остров Сальный.

С выходом из Кольского залива в открытое море – закачало и весьма ощутимо. Так качает только малые корабли – разгульно, легко, лихо. И вот уже не до северных красот и не до воспоминаний с Олегом о былых походах. Потянуло в каюту, прилечь, принять горизонтальное положение. И то сказать, сколько лет не выходил в моря. Поотвык от болтанки. Пассажиру переносить качку труднее, чем члену экипажу, занятому делом. У тех, кто сейчас стоит на вахте, нет времени на внутренние переживания, они сосредоточены на исполнении обязанностей. Малышев с пониманием отпустил меня с мостика. Да и непогода разгуливалась не на шутку: три балла для МРК, все равно, что шесть баллов для крейсера. Уже не просто качает вверх-вниз, справа-налево, а пошвыривает. То в правую скулу волна поддаст, то в левую… С трудом спускаюсь по трапу, прикладываясь  плечами поочередно к переборкам, нахожу дверь отведенной мне каюты и ничком падаю на койку. Становится чуть легче, но не надолго.

Едва на ум приходит мысль о пластиковом пакете, забытым кем-то под столом, как рука уже тянется к нему и меня выворачивает прямо в него. А затем еще один приступ, и еще… Я пуст. Но безжалостная незримая сила снова сжимает желудок, как резиновую грушу.

Господи, какая связь между моим желудком, утробой моей и этим разгневанным морем?! Чтобы отвлечься, перебить спазмы желудочно-кишечного тракта, пытаюсь припомнить молитвы… «Молитву пролию ко Господу, и тому же вознесу печали мои…»

Не действует… Снова спазм, желудок пуст, выплескивается только желчь… 

По трансляции тревожная перебранка командира с механиком. Понимаю, заглох двигатель. Теперь качка еще сильнее, корабль развернуло лагом к волне. МРК заваливается так, что меня уже выбросило из койки. Забираюсь в нее снова и расклиниваюсь ногами так, чтобы уже больше не свалиться. Интересно, какой у него угол заката? Если шторм усилится, то ведь так и перевернуться можно, оверкиль сыграть… Пугаю себя возможными кошмарами, но не действует, ничто не берет эту проклятую пищеварительную трубку.

В такие минуты, часы и даже сутки отчетливо сознаешь биологизм человеческой натуры. Ты ничто иное, как 12-метровая пищеварительная трубка, которая начинается ртом и кончается анусом. Этот кишечный шланг упакован в твое тело, словно анаконда в корзину, он снабжен глазами, для поиска пищи, мозговыми полушариями, чтобы вырабатывать тактику поиска пищи и объекта размножения, ногами, чтобы догонять еду, руками, чтобы запихивать ее в рот. И вот такие трубки вылезли из океана миллионы лет назад, превратившись с тысячелетиями в человекоподобные существа.

Что-то долго там возятся мотористы. Двигатель никак не могут запустить…

В каюту заглядывает озабоченный Малышев. С мокрой канадки стекают струйки. Намокшая овчина издает премерзкую вонь. Под гланды снова подкатывает желудочная жидкость. Только не сейчас!…

— Хреново у нас дела обстоят… Полетел движок. Похоже, надо буксир вызывать. 

Иллюминатор захлестывает волна, точнее он уходит на крене под воду, и если бы рядом проплывал косяк, можно было бы увидеть и рыбок…

Малышев уходит на ГКП, подарив мне возможность порассуждать, что будет, если шторм усилится и буксир не сможет выйти в море, а если выйдет, то смогут ли подать буксирный трос.

Наш утлый кораблик снова летит в пучину, на этот раз левым бортом и меня переваливает с койки на переборку… Качели, однако… Смотрю на циферблат: вот уже три часа, как мы без хода, а шторм похоже, еще только набирает силу. Надо бы встать и идти на мостик. Или в машинное отделение. Сыграна аварийная тревога, все работают, каждый на своем боевом посту. А я тут валяюсь, как куль с ветошью. Пытаюсь привстать – куда там! Крутой и томительно долгий крен… Вернется ли МРК на ровный киль? Похоже, доплавался я… Кто мог подумать, что мой последний поход состоится на такой жалкой скорлупке? Ведь были и авианосцы, и крейсера, и подводные лодки, а тут – малый ракетный корабль.

Встаю, и снова падаю… А как же там мотористы в машинном? Ведь им гайки крутить надо, а то и сваривать что-то. 

К вечеру шторм разыгрался до шести баллов. А буксира нет, как нет…

Полное отупение. Мне все равно, что с нами будет. Если уйдем на дно морское, значит, станет тихо, и это буйство утихнет. Эх, если бы МРК мог погружаться, как подводная лодка, хотя бы на час, на полчасика, лишь бы прийти в себя, ввести в меридиан полушария коры головного мозга… Дверь каюты распахивается, но не сама по себе. Комингс переступает Малышев:

— Ну, как ты тут?

— Пять балов. – Хорохорюсь я.

— Да, пожалуй, тут не пять, а все шесть балов. Море свежеет час от часу. Но за нами пришли. Сейчас подцепят за ноздрю и потащат в базу. – Грустно сообщает он. Мне же хочется радостно воскликнуть:

— Ну, наконец-то!

Но ликовать нельзя. Малышеву сделают мощный втык за потерю хода, за сорванные стрельбы… Он снова уходит на мостик.

Бабахнул линемет. Буксирный трос завели с третьей попытки. Но ведь завели же! И буксир-спасатель, нет – спаситель! – потащил МРК в базу. Кораблик все еще швыряло, но, наверное уже не так сильно. Да и бортовая качка – самая противная – сменилась килевой. Как ни как, а идем против волны. Когда же ушли под остров Кильдин, а затем втянулись в первое колено Кольского залива, стало заметно тише. Я сумел подняться на ноги, и выйти на палубу. Море кипело, белые барашки убегали за корму. Господи, только бы встать на ровную землю! Ощутить ее твердь, ее уверенную незыблемость, и я буду самым счастливым человеком на этой планете. Только бы добраться до берега! И остаться на нем навсегда, забыв про моря и океаны… Только бы снова ступить на столь милый сердцу московский асфальт!

Через двое суток движок на МРК отремонтировали и я снова вышел с Малышевым в полигон «подышать туманом, Арктикой и морем …

Баренцево море.

1986 г.