Итак, их было семеро:

Матрос Сергей Анохин.

Матрос Владимир Анохин, брат Сергея.
Матрос Жиряков Андрей.

Матрос Тинин Андрей.

Матрос Михеев Дмитрий.

Матрос Сердитых Александр.

Матрос Головко Алексей (Однофамилец легендарного адмирала Арсения Головко).

Царство им всем небесное!

Да, они не были пай-мальчиками, почти каждому можно было поставить в вину то или иное нарушение. Но они не были и преступниками, на которых обрушилась столь жестокая кара. Их судьей был его величество Случай, исполнителями приговора — бардак корабельной службы и слепая ярость оскорбленных машин. Все вместе и привели этот жесточайший вердикт в исполнение.

***

Капитан 2 ранга Красильников:

— Я заглянул к замполиту — капитану 1 ранга Николаю Ратушняку. Зам плакал: «За что мне такое выпало?» Махнули с ним по рюмке. Но меня трясло. Ратушняк из водолазов-глубокодников, двадцать сем лет безупречной службы на флоте… Он умер через год – сердце не выдержало. Ему не было и пятидесяти лет.

Мне доложили, что  на корабль прибыл командующий Северным флотом адмирал Ерофеев. Я собрал экипаж и ремонтников. Доложил.

Ерофеев встретил мой доклад отборным матом.

— Вот к чему приводят неуставные взаимоотношения!

 Какие неуставные отношения? О чем он? Полная чушь! Здесь было совсем другое…

***

Как и все на свете, эта трагедия началась с мелочи, с незначительного в масштабе авианосца происшествия. Матрос Сергей Анохин получил десятисуточный отпуск с выездом на родину. Облачился в форму первого срока, взял портфель с нехитрыми подарками – (отцу – флотский тельник, матери – пуховой платок, упаковал и бутылку мурманской водки, а к ней и банку печени трески отпраздновать встречу) и двинулся в сопровождении брата к выходу с завода. Но на КПП сверхбдительная «вохрушка» — боец военизированной охраны – потребовала вещевой пропуск – разрешение на вынос с территории завода портфеля. Такого пропуска у Анохина не было. Матрос рвался домой, а «вохрушка» стояла на своем. Разгорелся скандал, женщина вызвала подкрепление, Владимир поддержал брата. В конце концов,  матроса Анохина вернули на корабль. За скандал, учиненный на КПП, командир лишил матроса отпуска. Тот попытался повеситься, его вынули из петли, друзья-матросы из родной БЧ-7, возмущенные несправедливостью, вступились за Сергея. В знак протеста Анохин демонстративно выпил бутылку водки, припасенную для домашней встречи. В итоге он, брат и еще девять человек угодили в карцер, слишком тесный для такого количества матросов. Но четверых забрали оттуда офицеры Кулеш и Хруленко, а семеро остались ждать своей участи до следующего утра. Не дождались…

Ничего бы этого не случилось, если бы матроса Анохина отправили в отпуск как положено: лейтенант или мичман должны были провожать его до самого вагона. Тогда бы и «вохрушка» не придиралась. Но служба в ремонте шла вкривь и вкось, «лишнего» мичмана не нашлось, в результате – ЧП. А дальше – больше: одно упущение наложилось на другое, другое потянуло третье, третье зацепило четвертое, так и пошло… Не зря говорится, дьявол кроется в мелочах. Если вникнуть в организацию службы на «Горшкове», то ее справедливо можно было назвать «дезорганизацией» службы. В тот роковой день командир, капитан 1 ранга Рыжик, покинул корабль, не оставив за себя старшего. У него были срочные дела на берегу, и он отправился в Мурманск тайно, без положенных трех звонков, которые оповещают экипаж о том, что командир покинул борт.

Рыжик рассчитывал вернуться через пару часов. Но за эти «пару часов» все и произошло… Механизм тяжелой аварии уже был запущен. В электромеханической части готовились дать пар в отопительную систему корабля. Дело в том, что флот из-за недостаточного финансирования не смог оплатить отопление авианосца с берега, заводчане отключили тепло, и теперь надо было запускать свои котлы. Но сделать это было непросто. И котлы, и паропровод были выведены из эксплуатации по причине аварийного состояния —  на ремонт же требовалось около пяти миллиардов рублей (в ценах 1997 года). Таких денег Техупр Северного флота не находил. Поэтому корабельные механики на свой страх и риск решили дать пар – не замерзать же кораблю в февральские морозы Крайнего Севера? Однако командир электромеханической боевой части (БЧ-5) находился в отпуске. Проводить же столь опасную операцию без его присутствия было нельзя. Но не замерзать же кораблю в февральские морозы? За дело взялся  даже не командир дивизиона движения, «бог воды, огня и пара», в заведование которого входили котлы и паропроизводительные установки, а командир электротехнического дивизиона капитан-лейтенант Редичкин, не допущенный к самостоятельному управлению БЧ-5. Сам командир БЧ-5 болел желтухой и был дома. Никого из помощников на корабле не было. И только капитан 2 ранга Красильников, находившийся в отпуске, заглянул на корабль по личным делам, но именно ему и пришлось разруливать ситуацию.

Итак, молодые матросы, наспех обученные в учебке, вместо того, чтобы нагружать магистраль постепенно, врубили полное давление пара. В 14.00 насыщенный перегретый пар подали в межэшелонную перемычку левого борта. В паропроводе была конденсатная пробка. Сначала надо было продуть воздухом, а потом давать пар. Но безграмотные машинисты – порождение перестроечных времен — этого не сделали. Давление в паровой магистрали достигло 25 атмосфер, и оно оказалось запредельным для участка старого проржавевшего паропровода. То там, то тут возникали свищи, через них перегретый пар, жаром в 250 градусов, проник в коридор паропроводов, а оттуда по воздуховодам вентиляции распространился на 6-ю, 5-ю, 4-ю и 3-ю палубы.

По закону подлости один из свищей возник как раз там, где находился карцер, набитый моряками. Особая – воистину сатанинская – подлость ситуации заключалась в том, что прорыв пара произошел в пересменку дежурных по карцеру. Мичман, который должен был прийти на смену, опоздал, и дежурный отправился искать его, дабы поторопить. Открыть замки было некому! И что самое возмутительное – на корабле не  объявили аварийную тревогу. Большинство офицеров в это время находилось на совещании, главной темой которого было предупреждение аварий! Начавшее парение посчитали некой технической издержкой, не более… Дикие крики из карцера услышал только оказавшийся рядом матрос Корягин. Он бросился по коридору и ворвался в рубку дежурного по кораблю:

– Сделайте что-нибудь! В карцере горят люди!

В 15.15 дежурный по кораблю капитан 2 ранга Никитин объявил аварийную тревогу и вызвал «скорую помощь». В 15.27 прекратили подачу пара. В 15.45 были извлечены и перенесены в корабельный лазарет тела матросов без признаков жизни.

Почему не объявили аварийную тревогу?

Аварийную тревогу должен был сыграть дежурный по кораблю. Но не сыграл. Надеялся, на вышестоящих начальников? На распоряжение командира?  Возможно. А командир уехал в банк, решать финансовые вопросы, не оставив за себя, как это положено старшего. Никто даже не знал, что его нет на борту вот уже целых два часа.

Слово «парение» звучит для моряцкого уха не столь тревожно, как «пожар» или «пробоина». Ну, парит там где-то, утечка пара. Не смертельно. Не смертельно, если не оказаться внутри этого парового облака. Но никто и не собирался там оказываться… . Лишь командир БЧ-1 (старший штурман) заглянул на совещание офицеров, и сказал: «парит здорово, надо бы тревогу объявить». Вот тогда только и объявили…

Можно ли было избежать трагедии и спасти людей даже во время чрезвычайного происшествия? Да, можно, если бы все, кому положено – дежурный по кораблю капитан 2 ранга В. Никитин, старший помощник командира капитан 2 ранга А. Доценко и вахтенный у карцера мичман Сергей Федосов (отсутствовавший на своем посту, когда случилось чрезвычайное происшествие) и другие, действовали, как того требуют уставы и корабельные инструкции. Но жизнь корабля да и всего флота зимой 1994 года шла по другим законам – по законам волчьего выживания.

Опасен флот, брошенный государством на самовыживание…

Хорошо натасканные и хорошо проплаченные «гарвардские мальчики» заняли ключевые посты в правительстве послесоветской России. Первая задача, которую поставил «вашингтонский обком» гайдарам, чубайсам и их подельникам — разоружить страну. Под видом облегчения госбюджета от «бремени военных расходов», под ширмой «конец Холодной войне», начался тотальный погром Вооруженных сил вообще, и ВМФ в частности. Расчет был прост и безошибочен: финансовое удушение. Перестаньте платить офицерам жалованье, и они сами разбегутся в поисках теплых и хлебных местечек. Специалисты уйдут. Без них боевые корабли – плавсредства с пассажирами в погонах, и только.

Целых три года флот планомерно удушали, перекрывая финансирование. Биологам известно, что при нехватке кислорода в первую очередь гибнут такие тонкие структуры, как клетки головного мозга. Флот это тоже очень тонкая многосложная структура, и все убийственные расчеты были построены на том, что удушающем финансировании флот – ракетный, ядерный, подводный, сотканный из передовых технологий, погибнет в первую очередь.

     Возможно, для американского флота это и в самом деле была бы убийственная мера. Возможно, американские офицеры оставили свои корабли и занялись бы доходным бизнесом. Но ведь недаром поется про Россию: «Ты веками непонятна иноземным мудрецам»… Не поняли иноземные мудрецы и их кремлевские ставленники, что русский офицер несколько отличается от заокеанских коллег. Они, русские офицеры, оставшись без средств для поддержания своих семей, корабли все же не покинули. Разумеется, при этом произошел и довольно жесткий отбор: малодушные ушли на берег, оставили бездоходную службу. Некоторые, озлобив душу, занялись «техническим мародерством»: извлекали из корабельной аппаратуры плато с драгметаллами и продавали их дельцам. Это уже был удар по родному кораблю, что называется «под дых». К чести Флота малодушных оказались в меньшинстве. Будущий историк 90-х годов еще опишет это системное флотокрушение. «Флот России упал в пучину упадка и утрачен». – Утверждал в своих мемуарах один высокопоставленный адмирал. Тогда многим казалось, что именно так оно и есть.

      Командиры кораблей занимались отнюдь не боевой подготовкой или наведением уставного порядка. Они решали иные задачи, пытаясь найти деньги, хотя бы для тех специалистов, без которых боевой корабль превращается в плавсредство. Жалованье не выплачивалось месяцами. Офицеры жили только за счет продуктового пайка, часть которого приносили домой женами и детям. Жены тоже не ждали милостей от командования: кто-то ездил в челночные рейсы, пополняя семейный бюджет, кто-то ходил в сопки и собирал грибы-ягоды, собирали в прибрежных скалах яйца чаек. Ходили на почту за посылками, которые присылали родители из глубинной России – с салом, орехами, медом, сахаром, мукой… Офицеры в свободное время занимались извозом – таксовали, ловили рыбу, добывали крабов для мурманских ресторанов… Невольно вспоминаются строки эмигрантского поэта «Мы – те, кто когда-то носили погоны, теперь же мы носим мешки на плечах…»

       Казалось «гарвардским мальчикам» почти удалось сделать с российским флотом то, что заказывали им заокеанские хозяева – намертво приковать к причалам. И тут произошло чудо. Губернатор Мурманской области Юрий Алексеевич Евдокимов нашел воистину спасительный выход из гибельной ситуации. Он предложил убрать с бортов кораблей имена большевистских деятелей и юбилеи партийных событий, и переименовать корабли, дать им названия российских городов.  Так на Севере появились подводные лодки «Воронеж», «Курск», «Вологда», «Казань», «Рязань» и множество других именных кораблей. И тогда каждый губернский город взял шефство над «своим» кораблем. Из областных центров шли на северный флот (а потом и на другие флота) Камазы, которые везли морякам все то, чего лишал их Центр: качественные продукты, постельное белье, запчасти, курево, вплоть до тетрадей и конвертов… Везли топливо и прикроватные коврики, дарили автобусы и полушубки. Не Москва, российское земство спасло флот страны!

Флотокрушение не состоялось.

      Тяжелый авианесущий крейсер «Адмирал Горшков» — железная громадина длиной в 273 метра, высотой с многоэтажный дом. Полное водоизмещение 44,5 тыс. тонн, длина корпуса 273 метра, ширина 32,7 метра. Силовая установка — 4 паровые турбины суммарной мощностью 180-200 тыс. л. с., 4 винта. Максимальная скорость хода 30-32 узла. Свыше тысячи военнослужащих личного состава. Один из самых крупных военных кораблей на Северном флоте, да, наверное, во всем Российском флоте!

    В 1996 году стало окончательно ясно, что России так и не удастся зажечь пламя в топках этого гиганта. К тому времени уже велись переговоры с Индией о продаже ей российского авианосца. Главнокомандующий ВМС Индии адмирал Сингх посетил Северный флот и осмотрел корабль и он весьма приглянулся индийскому гостю. Так после очередного ремонта и модернизации авианосец увели в Индию, где он получил новое имя – четвертое в своей судьбе («Харьков», «Баку», «Адмирал Горшков») – «Викрамадитья». Нам на память о былом флагмане остался лишь его носовой знак, снятый на верфи после переоборудования корабля для новых хозяев. Его поставили в Северодвинске возле морской кадетской школы имени адмирала П. Г. Котова.

***

Военный суд Северного флота признал виновным в этой трагедии командира корабля капитана 1 ранга Рыжика. На основании статьи 260 п. «б» УК РСФСР «за бездействие власти, совершенной из личной заинтересованности и повлекших тяжкие последствия» он был приговорен к 5 годам лишения свободы в исправительно-трудовой колонии общего режима.

Рыжик проклинал тот день и час, когда согласился принять командование авианосцем. Его назначили второпях, минуя обязательную для таких больших кораблей ступень старшего помощника командира. Знал же, что опыта не хватает, но согласился с лестным предложением – шутка ли, командир авианосца!

Один из офицеров 7-й оперативной эскадры капитан 1 ранга Геннадий Белов глубоко проанализировал не только ЧП на «Горшкове», но и всю ситуацию, которая сложилась на флоте в целом:

«… Три четверти личного состава корабля – военнослужащие одного года призыва. Были большие группы матросов, призванных из одного города, области, республики. Например, более четырехста человек прибыли на авианосец из Татарии и у них образовался свой клан. 32 % команды были склонны к употреблению спиртных напитков, 17 % увлекались «на гражданке» токсикоманией и принимали наркотики… Пришлось уволить в запас по состоянию здоровья, с травмами или психическими отклонениями более десяти человек. Все они получили увечья от так называемых «неуставных взаимоотношений».

Капитан 1 ранга Рыжик надеялся переломить обстановку на корабле с помощью самых крайних мер. Однако не помогло даже привлечение к уголовной ответственности семи матросов. Рыжик писал письма родителям моряков-разгильдяев. Написал он и матери одного из погибших матросов Андрея Жиркова. На него не действовали ни увещевания, ни уговоры, ни строгие предупреждения. Жирков продолжал пьянствовать, ходил в самовольные отлучки, угрожал офицерам, что как только уволится в запас, найдет каждого и с каждым поквитается. Письма родителям должного эффекта не приносили… На суде Рыжик вопрошал: «Как можно было воздействовать на подобных матросов, как воспитывать? Ведь подчиненных не приходится выбирать и руководишь теми, кого присылают служить».

Капитан 1 ранга Геннадий Белов:

 «В гарнизоне Роста, где расположен судоремонтный завод, полтора года не работала гауптвахта, а на другую гауптвахту отправить нельзя – другой гарнизон. Он говорит, что кое-какие меры были приняты, и удалось сделать многое и по вопросам ремонта. Был налажен быт команды, и не стало такого положения, когда простыни у команды не менялись месяцами, и было сведено на нет воровство продуктов питания. На корабле навели порядок с приемом пищи, раздачей «всем поровну», и в столовую ходили все до единого. И это была не мелочь, поскольку раньше, в некоторых боевых частях матросы боялись появляться в столовой и сутками голодали, потому что у них все отнимали «годки». Но мягкие меры дисциплинарного воздействия мало помогали. Накануне 1994 года на корабле побывал командир эскадры. Командир авианосца спросил его, куда девать военнослужащих, находившихся в нетрезвом состоянии и не выполняющих приказы офицеров? Он ответил: «Вы – командир и имеете право использовать для этого любое помещение, где разрешено проживание личного состава. В соответствии со ст. 8 и 9 Дисциплинарного устава Вооруженных Сил РФ вы обязаны их изолировать с выставлением охраны». По приказанию командира помощником командира корабля капитаном 3 ранга А. Заяц было подготовлено помещение карцера и караульного помещения с телефонной связью с рубкой дежурного по кораблю и сигнализацией. Соответствующая документация была подготовлена старшим помощником командира. В день трагедии в карцере находились семь матросов, арестованных за тяжелые дисциплинарные проступки».

По иронии судьбы именно 1 февраля  финансовая пирамида МММ выпустила в обращение акции номиналом 1000 рублей и приступила к их двухсторонним котировкам. После чего возникла поговорка «Как говорят в народе, в семье не без Мавроди».

Из пяти лет Рыжик отсидел в тюрьме только год. Спасло вмешательство в его судьбу председателя ЛДПР господина Жириновского. После чего бывший командир авианосца немедленно покинул Россию и уехал на свою историческую родину, под защиту другого государства.

     В приговоре военного суда проскользнула весьма многозначительное выражение: «за бездействие власти, совершенное из личной заинтересованности». Личная заинтересованность Рыжика в подобном бездействии, как утверждают некоторые офицеры «Горшкова» состояла в том, что он отправился во время плановой паровой пробы (хотя знал о ней) в банк. Утверждают, что он прокручивал там казенные суммы, дабы заработать на них проценты. Так это или не так, но весьма показательно, что уйдя в запас и отбыв на родину в Западную Украину, Рыжик открыл там два отеля и ресторан. Один из отелей назвал «Авианосец». Оплата суточная и почасовая… От трудов праведных, как известно, не наживешь палат каменных…

Командир отвечает за все, что происходит на его корабле и с его кораблем. Это его онтологическая вина по определению. Суд определил лишь долю вины капитана 1 ранга Рудзика и «оценил» ее в пять лет тюрьмы. Суд не стал смотреть выше, и даже не вынес определения по поводу остальных «дольщиков», командовавших эскадрой, Северным флотом и всем ВМФ. Только начни эту цепочку, и она дотянется до руководителей страны. Суд благоразумно ограничился «стрелочником», даром что в погонах с тремя звездами. Нижестоящих офицеров и мичманов привлекать к ответственности не стали. Хотя тень вины за гибель семерых матросов легла на многих флотоначальников. Но никогда никого не привлекли к ответственности за развал флота в целом. Развал был, а прецедента не было…

***

Не могу представить глубину горя, которое пережили родители братьев Анохиных. Потерять сразу двоих сыновей да еще принявших столь мученическую смерть. Как это принять? Вот отрывок из ее письма:

«… В Мурманске мы были всего один день. Приехали на завод, но нас не пустили туда, а отвезли неподалеку в гостиницу, пришли все высшие чины, делали соболезнование, и тут же нас повезли в Североморск к Володе. Мы только спросить успели, как мол, такое могло произойти. Сказали, что ребята были пьяные и их изолировали в одном из кубриков, где прорвалась труба. Муж потребовал посещения корабля с матросами. Обещали, а рано утром дали самолет, чтобы мы поскорее убрались, наверное.

… В госпитале разговаривали только с врачами, которые сказали, что надежды никакой нет. Володя находился без сознания и к нему не пустили. А Сережа был в морге. Мы попросили, чтобы к нам привезли несколько ребят, то есть друзей мальчиков, чтобы помянуть Сережу. Привезли… Но они их не знают, просто слыхали, что служили такие здесь.

А утром погрузили всех наших детей на самолет… 9 февраля я должа была лететь этим самолетом к Володе. А 8-го, в день похорон Сережи, пришла телеграмма, что Володя умер в госпитале. Вот так, была рядом с сыночком, а не видела его.

Извините, не могу больше писать…»

Вот и я не могу…

***

Время безжалостно. Оно, конечно, лечит, но оно же и притупляет чувства, стирает многое из памяти. Вот и та трагедия 1994 года уплывает мало-помалу в прошлое, затягивается дымкой. О ней уже никто не вспоминает, никто не говорит…

      Главный герой той скорбной истории, безусловно, капитан 2 ранга Александр, моряк великой отваги. И дело не только в том, что он пошел навстречу стихии матросского бунта и усмирил ее. Лет за десять до того, он совершил самый настоящий боевой подвиг в условиях локальной войны. Рискуя жизнью разминировал судно с грузом взрывчатки, пришедшее по просьбе правительства Анголы. Когда сухогруз стоял на внешнем рейде Луанды, подводные диверсанты из ЮАР прикрепили на борт ниже ватерлинии магнитную мину. Ее обнаружили только тогда, когда судно  вошло в порт, набитый кораблями, да еще село на отмель. Диверсантская мина могла рвануть в любую минуту.  Ее взрыв сдетонировал бы взрыв пятисот тонн взрывчатки в трюмах сухогруза — от столицы Анголы осталась бы руины, подобные Хиросиме. Но этого не произошло, благодаря мужеству советского офицера Александра Красильникова, который сумел отцепить магнитную смерть.  Командование ангольской корабельной группировкой написало представление Красильникова к ордену Красной звезды. Но где оно, это представление? В каких архивах пылится бумага?

Не наградили. Ни за Анголу, ни за авианосец «Адмирал Горшков», ни за долгую самоотверженную службу.

Ясное дело, что подвиг Красильникова на борту крейсера ни по каким чиновничьим канонам на награду не тянет. Это ж какое надо тогда представление писать – роман да и только, всю правду-матку вскрывать?  Да и не было у нас никогда наград за подобные отличия, как не награждали за подвиги по ликвидации аварий. «Аварийщиков не награждать!» Это указание действует, увы, и поныне. Как бы не отличился матрос, мичман, офицер, в борьбе с пожаром или иной стихией, но если он член злосчастного экипажа – подвиг ему не в зачет. Весьма характерны в этом плане судьбы истинных героев подводной лодки С-178 офицеров Сергея Кубынина и Валерия Зыбина. Сколько десятилетий прошло с 1981 года, когда они спасали и спасли своих моряков, а наградное управление все безмолвствует.

Кем только не клятый в советское время царский флот относился к своим офицерам с большим вниманием. Всякий, кто уходил в отставку после многолетней службы, награждался чином на ступень выше. Если бы капитан 2 ранга Красильников покидал военный флот в 1913 году, он бы вышел в отставку капитаном 1 ранга. Но Красильников служил вовсе не на «царском флоте», наверное, потому ему ничего и не вышло, даже почетную грамоту не вручили в суете прокаженной службы. А ведь за его плечами тысячи походных океанских миль, добрая дюжина боевых кораблей, на которых он служил и штурманом, и помощником, и старпомом. Огромный заполярный стаж. Наконец, за его плечами академия Генерального штаба. Увы, все не в зачет.

Но старый моряк не унывает. Александр Васильевич Красильников по-прежнему ходит в северные моря,– старпом гражданского спасательного судна. И на седьмом десятке лет полон еще юмора и оптимизма. Лишь когда заходит речь об аварии на «Горшкове», лицо мгновенно обретает маску злой скорби, и говорит быстро, отрывисто – в стиле срочного доклада, когда дорога каждая секунда. Психолог бы сказал – это «следовая реакция», и не ошибся бы. Конечно, след остался на всю жизнь, рубец на сердце, осколок в душе. Да что там и говорить. Все уже давно сказано. «Будем жить!» — как призывал герой всенародно любимого фильма. И Александр Красильников живет – красиво, северно, по-моряцки – с душой нараспашку, в окружении добрых друзей, с братскими застольями. Вот только в парилку не ходит. Чтобы не вспоминать тот смертельный пар на авианосце…

Москва-Мурманск-Североморск